Художник войны - Страница 15

Между тем казнь завершилась. Казак свернул нагайку. Таксист, охая, поднялся со стульев. Тишина покрыла площадь. А комендант все еще блуждал в потемках своего сознания, стараясь понять – «при чем здесь монгол?»

Впрочем, спустя полминуты Ильич как будто перезагрузился, лицо его просветлело, и он навсегда забыл о существовании и таксиста, и представителя монголоидной расы. Теперь его волновало иное – по окончании действа комендант достал из кармана скрученный листок, долго слюнявя пальцы, распрямил его и наконец прочитал: объявляется набор в ополчение.

– Донбасс – это рабочий класс! – вещал Ильич. – Пока мы работали, в Киеве устраивали революции. И сейчас они собирают войска и уже направляются к нам. Эти нелюди вырезают целые поселки! Так, недавно в Новосветловке схватили председателя колхоза, повесили его на площади, а женщин сожгли в сарае. Вы этого хотите? – размахивал листком Ильич. Из его речи следовало, что те, кто хочет защищать свой край, должны встать в строй. Шутки кончились – это война.

Слово «война» всколыхнуло толпу не менее, чем публичная казнь. Антон слушал коменданта и не мог поверить. Да, он видел в новостях происходящее в Киеве: горящие покрышки, Майдан, раненые бойцы «Беркута». Этот калейдоскоп высвечивал для него все новые картинки. И даже общение со старшим братом Сергеем, который раньше жил в Киеве, а в конце прошлого лета переехал в Мюнхен, его не успокаивало. Почему нужно идти воевать? Почему он, шахтер, мечтавший стать художником, должен взять в руки оружие? В толпе он разглядел статного священника, отца Владимира. Седовласый старец служил в небольшом храме в микрорайоне «Черниговский».

Год назад Антон впервые попал к нему на службу. Он тогда сильно подсел на игровые автоматы. Официально такие салоны закрыты, но он знал несколько тайных точек, где стояло по три-пять автоматов. Допоздна просиживая в маленьком темном помещении – обычно в подвале жилого дома, – Антон, бывало, просаживал третью часть своей зарплаты.

Как-то ему повезло выиграть две тысячи гривен. В сердце заиграл симфонический оркестр, мир заблистал яркими красками. На радостях Антон продолжил играть и… просадил и выигрыш, и еще тысячу сверху.

После очередного денежного фиаско Антон решил завязать. Любка сводила его к бабке, которая что-то шептала-шептала, но, видимо, не дошептала: сразу после сеанса Антон пошел и спустил половину имевшихся в наличии денег. В следующей попытке избавиться от игрового беса Антон пожаловал в Царство Христа – местную православную церковь. Там и увидел отца Владимира.

У порога церкви он неумело перекрестился. Что греха таить, от Бога он не убегал, но и не шел к Нему. К ходящим по домам христианам тоже интереса не проявлял. «Грешен? Ну, значит, грешен».

Но статный поджарый отец Владимир, так непохожий на «среднестатистического попа», разговаривал с Антоном очень просто, не стараясь его в чем-то переубедить.

– Понимаешь, если говорить в общем, то Бог находится вне бытия. Человек видит все, что есть в мире, как сторонний наблюдатель. И вот тут возникает вопрос: что первично – наблюдатель или мир? Это, по сути, вопрос «о курице и яйце». Ведь, если первичен наблюдатель, то не находится ли он в мире? Находится. Значит, первичен мир. Но если мир первичен, то кто, в таком случае, определил его, как мир? Наблюдатель, верно? Значит, выиграл наблюдатель. Парадокс. Вот тогда-то и становится понятным, что есть Третий. Он – вне этих двоих. Это и есть Бог. Он над всем. Поэтому Он тебе поможет, – говорил отец Владимир странные для Неделкова-младшего вещи.

Антон приходил к нему еще несколько раз. Они сидели в беседке, цветы как будто обнимали дерево беседки, прижимались к стволу, как к возлюбленному. Высокий куст возвышался, как мохнатая зеленая волна, готовая в любой момент поглотить хрупкое строение. Казалось так и будет – куст раскинулся, чуть верхом опускаясь на беседку, но внезапно так и застыл, откидывая широкую тень.

– Кто-то сказал: удовольствие от жизни – это отсутствие боли, – наставлял Антона священник. – Довольствуйся малым, решай свои насущные проблемы, смотри, как в этих решениях жизнь обретает смысл.

Однажды Антон пришел к отцу Владимиру выпивший. Просто захотелось с кем-то поговорить. Владимир его не прогнал: долго слушал, как Антона оскорбляет Любка, как он хотел стать великим, о его картинах, об образах, которые вдруг набегают в его голову, а он должен дать свободу этим образам: ведь они живые люди, они рвутся в этот мир, но мир их не принимает…

– Батюшка, как мне удержаться? – с надрывом вопрошал Антон. – Моя душа – как бочка, в которой бродит вино. Оно давно созрело, и если не вылить его из бочки, вино превратится в уксус, – сказал он и что есть силы стукнул кулаком о кулак.

– Кто тебе подсказывает эти образы, сын мой? – отвечал священник. – Если им нет выхода, значит, Бог не дает. Значит, не от Бога они – от диавола. Смирись, не гордись своей глубокой душой: там у тебя много лишнего.

Антон ненадолго замолчал, а потом снова стал рассказывать: о том, что нет у него жизненных сил, что Любка мучает его, пьет кровь, не дает ему быть собой. Родился второй ребенок – мальчик, дети его держат, но он все же думает развестись.

Владимир чесал бороду и не спешил с ответом. Походив по комнате туда-сюда, он пристально посмотрел на собеседника:

– Развод – великий грех. Открой Писание: Иисус говорил: кто разводится, тот прелюбодействует.

В тот день Антон ушел от батюшки с чувством обреченности. Его круг сужался с каждым днем. Он чувствовал, как что-то душит его в районе сердца. Как давит и не дает выплеснуться его потаенному внутреннему миру. Как он мог дать ему волю? Только рисовать. Он и плакать-то толком не умел. Бывало, станет перед иконкой, когда никого дома нет, поклоны бьет, а сам представляет, как его слова возносятся к небу, и от безысходности утирает редкие мужские слезы. Еще пару раз Антон приходил к отцу Владимиру после работы. Исповедовался, причащался. Каялся и искал огоньки во мраке. Нашел или нет – пока не знал, но играть в автоматы перестал.